Психолог говорит, что у тебя проблемы. Внимательно слушает каждый раз, погрызывая колпачок ручки, с тихим шуршанием делает пометки в своей записной книжке, и пристально оценивает каждое сказанное слово, подвергая сомнению въедливыми вопросами. Ты не понимаешь, что не так. Ты ведь не жалуешься. Не пытаешься давить на жалость и не выпрашиваешь помощи. Ты здесь, как и все, потому что надо. Эти жалкие сеансы — этакий акт "заботы" компании о вашем здоровье, но больше похоже на плевок в лицо. Какую-то насмешку, если открыть ваш график, который расписан до поздней ночи. Смешно звучит, но даже ночью есть работа. Кому-то надо больше тренироваться, кто-то должен провести видео эфир, кто-то просто посветиться под камерами в общежитии. Камеры теперь не выключались практически никогда, и, хочешь не хочешь, но нужно было отыгрывать свою роль до последнего, не давая повода усомниться в том, что все это — идеальная мечта. По ту сторону не видно ни уставших лиц, ни душевных переживаний — все ограничено контрактом, вплоть до фраз. По ту сторону светится идеальная картинка, с которой стремятся миллионы подростков и тех, кто постарше, что грезят о деньгах и славе. Денег у них все ещё не было — все уходит на проценты, а слава — понятие относительное, и, как оказалось, весьма шаткое. После дебюта стало сложнее, порой совсем невыносимо, но тебя отучили жаловаться ещё в детстве, поэтому ты с улыбкой рассказываешь как прошли твои недели. Рассказываешь, словно оправдываясь, выискиваешь оправдания, но проблемы не видишь. В отличие от человека напротив.

Ты немного устал — это действительно проблема. Отстранён от процесса, не можешь включиться в многочисленные интервью. Тебя всегда садят где-то с краю, и стараясь не отсвечивать, ты робко кидаешь какие-то комментарии, неизменно улыбаясь. Не создаёшь лишних проблем. Ты отдаешься на тренировках и выступлениях, а потом теряешься на большой сцене, растерянно ища взглядом хоть кого-то за кого можно уцепиться, а потом маячишь за плечом Дасона, щурясь от неприятного света прожекторов, рукавом стирая сползающие капли пота.

Ты не в топе. Это стало очевидным по первым злым комментариям. Действительно злым, желчным, даже жестоким. Они становились изощреннее с каждым новым днем, и не обращать на них внимания становилось все сложнее. Никогда не считавший себя зависимым от мнения окружающих, ты вдруг ощутил насколько тяжёлым и душащим можем быть давление общества. Все по нарастающей: от усмешек под видео на YouTube, до требований "уберите его" в чате на совместных эфирах. А ты все улыбаешься, не смотришь на бегущую ленту, но неосознанно прячешься куда-то на самый край, и почти не разговариваешь. Где это видано? Раньше тебя было не заткнуть. А потом Дасон забирает у тебя телефон, где на личной страничке появляется сообщение с пожеланием смерти, что совсем переходит все рамки. Твой телефон проходится по всем и эфир перерастает в напряжённые переглядки, пока ты натягивая свою паршивую улыбку пытаешься сгладить острые углы. У тебя действительно проблемы, но как себе помочь ты не знаешь.

Он ведь пытается поговорить с тобой — Дасон — как истинный лидер, как старший товарищ и ответственный за вас всех, но ты ежишься. Давно ведь ежишься, отталкиваешь его, спрятавшись в свою ракушку, как в самом начале вашего пути, и как-то беспечно отмахиваешься с набившим оскомину "все хорошо". Дасон волнуется, ты это видишь, но не можешь пересилить себя открыть рот. Ты не нытик. Нанылся уже с одним, и чем это кончилось? И жаловаться тебя не учили. Тебя учили закрыть рот и не мешаться. Это у тебя получается лучше всего.

Когда в аэропорту в тебя прилетает бутылка ты даже не сразу понимаешь, что происходит. Острая боль пронзает лобную часть головы, а вокруг начинается пугающая суматоха. Тебя парализует словно, а сумка с плеча падает на пол. Ты моргаешь, сбрасывая с глаз накрывшую пелену, ты трешь запястьем висок, по которому течёт тёплая капля и растерянно смотришь как рукав белого худи окрашивается красным. Твоё лицо обхватывают тёплые ладони и ты поднимаешь взгляд на Джина, который что-то говорит. Видишь, как шевелятся его губы, но все ещё не можешь вынырнуть на поверхность. В медицинском кабинете тебе накладывают два шва на рассеченную бровь, и только здесь ты наконец "оживешь", не смело прерывая споры собравшихся.

— Она могла попасть в любого. Хорошо, что все обошлось, — как тебе и в этой ситуации удаётся выдать эту блядскую улыбку? Жалкую, чуть подрагивающую в уголках губ, но абсолютно честную, — Правда гримерам теперь придётся попотеть, — уже у зеркала тихо цокаешь, подушечками пальцев с тихим шипением касаясь ссадины, и под хмурые взгляды ребят добавляешь, — Ну чего вы, все же хорошо.

Найти в общежитии место без камер — то ещё занятие, но ты настырный, прячешься в кладовке, усаживаясь в угол за стеллажом, нажимаешь на кнопку вызова, и только когда видеосвязь являет лицо бабушки, можешь немного расслабиться. Контакты с родственниками у вас ограничены, и каждый так раз теплом по грудной клетке смазывает все новые и новые раны. С ней можно быть собой, но даже ей не нужно знать слишком много, поэтому когда она возмущенно тычет в экран с сигаретой, указывая на твою бровь, ты не моргнув глазом врешь, что упал не тренировке. Лекция о неуклюжести куда приятнее, прочего, и даже она сейчас заставляет улыбнуться, как и жопа бабушкиного корни с пушистым хвостом, появившаяся в зоне видимости.

— Я тут ответила на парочку комментариев на этом вашем YouTube. Кто пишет всю эту околесицу?

— Ты же не знаешь корейский, — тихо смеёшься, подпирая голову ладонью и жмуришься от яркости телефона, пока там, в другой стране, женщина пытается справиться с открыванием коробки конфет. Тебе о конфетах можно только мечтать, — Зато гугл переводчик знает. Сидят в этих своих интернетах, заняться им нечем, — ворчание прерывается очередной затяжкой, — Но кто вас так вырядил? Такие красивые мальчики и в обносках.

— Это такой концепт, ба, — вздыхаешь и протягиваешь, как недовольный подросток, ну как бы лол, але, — В чем мы должны были быть? В Кристиан Диор?

— Фу, попса, — фыркает она, и ты давишься смехом, — Откуда ты взяла это слово? — на мгновение позабыв обо всем на свете, — Я тут себе выписала, погоди, — с присущей её воспитанию и положению грации, бабушка находит на столе какой-то листочек и подносит к глазам пенсне на изящной резной ручке, — Я теперь знаю, что такое зашквар, краш, рофл... Кстати, что означает "lol"? — тебе становится ещё веселее, и ты уже откровенно хихикаешь, — Вот это полный лол, бабуль, — на что она недовольно цокает языком. Впрочем, веселье быстро стихает, когда чуть поникнув ты выдаешь, — Меня не отпускают на Рождество. Боятся, что я не успею вернуться к сроку. Буду один торчать в общежитии, — обняв колени, ты отпускаешь на них подбородок и грустно пялишься куда-то вниз экрана. Ты не видел её два года и так надеялся, что в этом все получится. Видимо исполнение рождественских желаний и в этот раз не по твою душу.

— Может оно и к лучшему, — чуть подумав произносит она, хотя сама заметно сникает от этой новости, а потом и вовсе кривится, — Мамашка твоя со своим выводком собирается приехать. И новым муженьком. Спортсмен какой-то. Где только находит эту шелупонь. Она тебе хоть звонит?

— М-м, —мотаешь головой.

— А этот, прости Господи?

— Нет, — "прости Господи" не звонил тебе с тех пор, как ты стал трейни. Но об этом ей тоже знать не обязательно. Она, конечно, возмущается, клянет твоих родителей на чем свет стоит, но ты почти её не слушаешь, лишь изредка кивая головой.

После разговора остаётся чувство опустошения. Оно и не плохое, и не хорошее. Просто тебя как будто выжали, выдавили все соки. Так и сидишь бездумно глядя в потухший экран, безумно радый короткому разговору, но не нашедший в нем успокоения. Раньше помогали слезы, а теперь и капли выдавить не можешь, словно ни одной слезинки не осталось внутри — только глухая пустота. На ноги подрываешься, когда в кладовку распахивается дверь. Первым порывом хочется вжаться в стенку, спрятаться, чтобы переждать нашествие, но понимаешь, что это глупо. Тебя видно. Внимательный взгляд Джина впивается в тебя, а ты смотришь на него, словно пойманный на месте преступления. И ты не находишь ничего лучше, чем неловко произнести:

— С бабушкой разговаривал. Везде камеры, — жмёшь плечами и для верности демонстрируешь телефон — вдруг не поверит. У тебя действительно большие проблемы.