Жить скучно. Я не бунтарь, просто так складываются обстоятельства. Повезёт, если будет пасьянс, а не сучье домино, где одним неосторожным движением всё схлопнется паровозиком в никуда, и снова придётся начинать сначала. Сегодня очередной белый лист, с которого я осторожно пытаюсь выстроить свою жизнь по кирпичику с надеждой на то, что однажды проснусь и пойму, как прекрасно — дышать. Да-да, не смейтесь, даже такие базовые вещи мне приходится вбивать в свою пустую голову, чтобы адаптироваться к реальности. Мне двадцать четыре, а я до сих пор не понимаю, как работают простейшие законы мировосприятия, руководствуясь лишь общепринятыми установками. «Хочу» и «надо» упорно не совпадают в процентном соотношении. Даже не потому, что «надо» побеждает по задумке системы. Моё «хочу» неизбежно стремится к минимальным значениям, и приходится приписывать автоматические запросы от руки, чтобы хоть как-то поддерживать баланс. Хорошо, что этому организму нужно есть и спать, иначе не очень понятно, чем бы я занимался, чтобы не свихнуться от скуки.

Признаться, порой мне скучно даже дышать. Но я дышу, потому что иначе кислород не попадёт в лёгкие, и кто тогда появится на классной работе, куда меня взяли тремя этапами мучительных собеседований? Дружелюбно улыбаясь, я протягиваю документы девушке на ресепшн, чтобы получить пропуск. Он ненастоящий, как и моя улыбка, хотя на этой неделе обещали выдать красивый с петелькой под ремешок. Пока что я гость на этом празднике жизни, но если честно это ощущение куда роднее. Я гость даже в собственной комнате, что снимаю на другом конце города за гроши, хотя вряд ли моё опоздание в первый рабочий день можно будет объяснить таким аргументом. Подумаю об этом по пути наверх, как и о том, что напрасно отправился в бар, вместо того, чтобы вовремя лечь спать и заранее выйти из дома утром.

Пик. На турникете загорается зелёная лампочка, и вот я уже мнусь в зоне шести огромных лифтов, наскоро соображая, как работает эта хитрая система. Ткнуть на нужный этаж, соотнести большую букву С с огромной буквой С над распахнувшейся створкой. Суетливо заскочить внутрь и ещё раз прокрутить в голове алгоритм свершившихся действий. Всё сходится. Дверь лифта плавно закрывается, позволяя выдохнуть. Нервно глянуть на дешевые электронные часы, понадеяться, что трёх минут будет достаточно, чтобы появиться на глазах куратора и не огрести. Пообещать себе, что завтра точно выйду пораньше. Очистить полыхающую совесть этой утопической мыслью, а затем нечаянно обнаружить попутчика. Я не из тех, кто пялится на рандомных людей, но нас здесь двое, и кто-то когда-то решил, что кому-то в лифтах очень нужны зеркала. К тому же этот человек может оказаться моим коллегой, так что невежливо будет игнорировать его присутствие, чтобы не создавать неловкости в будущем. Откашлявшись, я копирую ту самую улыбку с ресепшна, поднимая голову, чтобы окинуть мужчину в костюме коротким взглядом. За эти несколько секунд по статистике невозможно даже запомнить чужого лица, если, конечно, случайным образом не обнаружить в нём знакомые памяти черты.

Оранжевая цифра на табло сменяется с единицы на двойку. Этот тихий щелчок совпадает с фатальным кликом в мозгу. Оправляя ворот рубашки под самым горлом, теперь я думаю только о том, что будет здорово, если я и парень в костюме выйдем отсюда на разных этажах, потому что совсем не хочется оказаться коллегой того, с кем сосался вчера весь вечер. Это ведь... Ирвин? Ответ на запрос вселенной приходит незамедлительно. Быстрее, чем двойка сменяется следующей цифрой на табло. Моя любимая математика. От третьего этажа до нужного тринадцатого, кажется, целая бесконечность. А три зеркала в одном лифте явный перебор. Если рассматривать тройки как карающую неизбежность, то я бы согласился на третьего лишнего в кабине, но, увы, как и вчера у нас тут один плюс один. Из новенького по числовым: между третьим и четвертым — стало резко нечем дышать. Я нервно затопал носком белоснежного кроссовка, моргнула яркая лампочка над головой. Показалось? За жалобным скрипом подвески — резковатый толчок. Подсветка гаснет, оставляя тусклые аварийные огоньки. Вместе с ней гаснет последняя надежда на то, что парень в костюме выйдет. Выйдет до того, как нам придётся заговорить. Хотя на этот случай ещё можно попробовать прикинуться дебилом.

Как настоящий дебил, я тыкаю пальцем в кнопку открытия дверей несколько раз подряд, издавая шипящий звук.

— Не работает.

Ни лифт, ни мозги, ни святая математика. Похоже на то, что съебаться отсюда не получится так же технично, как вчера, напиздев, что отошёл в туалет.

— Ну как же, вон, горит, — Я нервно вскидываю ладонь к потолку, не оглядываясь, как будто моментальная карма в отражении натёртой до блеска лакированной стены не настигнет меня сию секунду. Ну, серьезно, кому показалось, что зеркал в этом лифте слишком мало, чтобы убить чью-нибудь хилую самооценку или доставить удовольствие охраннику, что с утра до вечера наблюдает, как нервно оправляются местные опоздуны. Я в их числе, стоило бы порадоваться тому, что обстоятельства дали полный карт-бланш на оправдания, вот только с другой стороны звучно захлопнулся черный выход. В один из таких вчера я торопливо юркнул, опьянённый лёгким алкоголем, феромонами и адреналином от собственной глупой выходки. Каждый раз как в первый — это вам не белый порошок, что теряет остроту после нескольких приходов. Круче. Намного сочнее, хотя тонкая полоска горячих губ, что прошлась по всем открытым участкам кожи, до сих пор ощущалась как ультимейт. Впрочем, я не погнушался тем, чтобы пофантазировать на тему возможного продолжения вечера. В туалете или в дорогой машине (даже если на самом деле последние свои деньги мой спутник оставил в кассе бара, когда оплачивал счёт). Неловко. Честное слово, я бы с радостью разделил с ним чек за интересный вечер, если бы придумал рабочий способ, как перевести денег, не оставляя номера телефона и настоящего имени, которого, к слову, так и не сообщил.

Тусклая подсветка жалобно моргнула и погасла, не желая становиться на мою сторону. Похоже, что в данный момент от меня отреклась и хвалёная удача, чёрт знает как просочилась в шахту лифта и была такова. К несчастью, я не мог повторить её путь отшельничества, а пул доступных вариантов оказался максимально скудным. Молчать, как рыба, выброшенная на лёд (что в общем-то так и было) или говорить всякую херню, потому что на самом деле к этому времени уже было неважно, что именно я скажу. Ведь так? И даже саркастический вопрос прозвучал в каком-то риторическом ключе, направленный лишь на то, чтобы вызвать во мне чувство липкого детского стыда. Я знаю, как работает эта удочка, я не хочу на ебучий крючок. Разве не скучно пытаться вогнать острие под жабры, когда твоя добыча даже не может побороться за свою жалкую свободу?

— Вспомнил, что утром на работу, — Неожиданная темнота поглотила последние контуры, тем самым развязывая язык. Даже алкоголю не удавалось сделать со мной того, что вышло у системы самозащиты. Такое тонкое атакующее пике мимо системы пво, а он хорош не только в поцелуях. Жаль, что будь тут хотя бы единый луч света, эта распущенная усмешка ни за что бы не слетела с моих губ. Загадочный мозг. Разберусь с ним потом, проматывая лекции диванных психологов в надежде победить очередной сбоивший механизм в башке.

Душно. То ли от подступившей паники, то ли по факту после утреннего городского смога, что контрастом лёг на тесную лифтовую кабинку. Почти как кабинка в туалете. Надеюсь, что охваченный праведным гневом Ирвин (он же Ирвин?) не искал меня там, и вообще где бы то ни было. В социальных сетях, в базе данных полиции Чикаго. Кто знает, кем он работает, хотя если прибегнуть всё к той же логике, здесь вряд ли найдётся офис фбр. Менеджер? Айтишник? Коммерческий директор? Оставалось надеяться, что не мой координатор, потому что пока по классике показалось, что хуже уже не может быть.

Нервно дёрнув шеей, я набрался смелости, чтобы сделать оборот вокруг своей оси. Зачем-то припомнил уроки физики, в которых учитель наглядно демонстрировал тот факт, что на самом деле ничто в природе не имеет собственного цвета. И что цвет любая субстанция получает за счет отражения световых лучей, так что в теории этот новый бесцветный Ирвин просто набор охуевших атомов, и пока не понятно, охуел он от моего побега или в принципе по жизни. Самое время проверить. Надо же здесь чем-то заниматься те несколько жалких минут, что вселенная испытывает остатки моей нервной системы. — И часто здесь такое? — Кое-как справившись с тоном голоса, я пытаюсь завести беседу о насущном. С тем, что было вчера мы только что разобрались. В моём понимании добавить было нечего, если конечно у собеседника не найдётся. Тут уже выбирать не мне, а вот вчера я свой выбор сделал. Смириться с ним или пройти все стадии принятия — проблема совершенно не моя. Неясно только, почему именно я всей кожей ощущаю, что Ирвин где-то в начале своего пути. Моё присутствие, конечно, дарит ему уникальный шанс проработать травму не отходя от кассы. Есть подозрение, что мало кто кидал его таким бесчестным образом, разве что на бабки. Уж больно уверенно он держался за мою задницу, полагая, что на одну ночь она совершенно точно будет принадлежать ему.

Ага, как же. Ровно как и вчера, я не собирался уступать, несмотря на то, что привычный метод (слиться по-английски) не прокатывал в условиях замкнутого пространства. Из хороших новостей — едва ли он попытается взять меня силой в счет уплаты долга. Невольно ловлю вьетнамский флэшбэк, невольно начинаю сомневаться. Привычный и раздражающий, страх тут же прокатывается по ватному телу, к счастью, я точно знаю, что Ирвин не виноват в том, что это происходит каждый раз. Каждый ебаный раз. Убивает всякое удовольствие от процесса, потому и приходится останавливаться на самом интересном месте. Объяснять всё это незнакомому человеку бессмысленно (я проверял), а лишать себя источника окситоцина я не желал. Кто-то должен был пострадать! — Неловко вышло, ты уж извини. — Интуитивно приваливаясь к стене, я пытался понять, шевелится он или стоит на месте, пока глаза мало по малу привыкали к тёмной реальности. — Обычно я так не поступаю. — Обычно я так поступаю всегда, но ему ведь такое знать не обязательно. — Тебе денег скинуть?

С моих губ срывается лишь странный смешок, когда очередной подкол летит под ноги точно сюрикен. Кто ты, воин? Мысленно я уже поднимаю белый флаг, но если честно это только для вида. На самом деле я не планирую сдаваться (не так быстро), потому что тогда упущу ещё одну бесплатную порцию адреналина. Ирвин производит его как на заводе, поражая неизвестными доселе технологиями. Адреналин порой перекрывает страх, но я точно знаю, что это ненадолго. Моя задача схватить это "ненадолго" за хвост, перед тем как страх поглотит всё живое, что осталось внутри. А потом бежать. Как только откроются чёртовы двери.

С губ слетает новая усмешка. В ней куда больше горькой правды, чем в моих странных словах. Он не поймёт, и тем проще а произносить в слух то, что жило лишь в дебрях сознания.
— Не напиваюсь в угоду чужой похоти.
Он ведь не выпил ни одного бокала. Пока я думаю об этом, Ирвин тихо отрывается от пола. Я слышу каждый его шаг, обращаясь в воспаленный слух, но остаюсь на месте, точно лань, замершая в ожидании прыжка матёрой пантеры. Если бы можно было самому выбирать цвет, Ирвину подошёл бы иссиня-черный.

Сближение неминуемо, и я нервно дёргаюсь в ответ на непрошеное касание, непроизвольно пропуская мимо ушей канонаду его уверенного голоса. Вчера он был не так разговорчив, но так же спокоен на фоне моей типичной возни. Сначала на стуле, потом на его коленях. Ай. Яркий свет перебивает флэшбэк их воспоминаний. Он предлагает познакомиться — я всё ещё против.

— Ого, имени моего не запомнил? — Демонстративно морщу нос, и пускай мои актёрские таланты пройдут мимо единственного зрителя. Он слишком занят, играя в незаинтересованность, как должно быть делал далеко не впервые. Что там по списку? Близко-далеко? Прикосновение чужой горячей ладони устраивает пожар на плече даже через ткань рубашки. Так не однозначно. Ирвин очень похож на типичного пикапера. По крайней мере, у него хватает мозгов использовать психологические уловки, чтобы получить своё. На что он претендует теперь? На моральное господство?

Ну как не романтично. И сам Ирвин (его то имя я всё таки запомнил) без яркой неоновой подсветки выглядит весьма приземлённо. Эти острые скулы, конечно, все ещё бросаются в глаза и теперь в полумраке кажется, что о них легко порезаться. Слишком уж смело я скользил по ним своими нежными губами вчера, заходя далеко за рамки собственных правил. Что-то в нём цепляло. Что-то заставляло обращать внимание на детали; снова и снова.

Я изучающе прищуриваюсь, разглядывая черты сосредоточенного лица в свете вспыхнувшего экрана. Наблюдать за   моим незнакомцем было занятно с первых секунд нашей встречи. Настолько, что любопытство предало тактику примерного ожидания, пока жертва клюнет на наживку в виде моего миловидного лица. Я ведь милый, правда? Эта трубочка от коктейля, болтающаяся на искусанных губах ещё никого не оставляла равнодушным. А он даже не посмотрел в мою сторону, пока я не подошёл... первым.

— И часто такое с тобой? — Я пародирую самого себя, чуть снижая голос, чтобы заставить его прислушиваться ко мне, а не к азбуке морзе на той стороне трубки. Зачем он делает это? Из природной правильности? Едва ли такая правильность включает в себя быстрый секс с незнакомцем на одну ночь. Из противности? Для человека с подобными комплексами у него слишком большой член. Большой... а ещё твёрдый в моём присутствии, эта ассоциация непроизвольно рождает липкую испарину на лбу. Чуть сбивает дыхание. Я был готов придумать любую причину его сдержанному поведению теперь, кроме той, что содержит слово "равнодушие". А пять минут назад молился, чтобы Ирвин не вспомнил меня. Теперь же я испытывал дискомфорт при мысли о забвении. Опять загадочный мозг играет в свои загадочные игры. Разберусь.

Игнорируя очевидно близкий финал (что это, Лайт, сожаление?), я откидываюсь затылком на стену, прикрывая глаза. Уступаю, чтобы перевести дух. Раунд. Прерывистые гудки так раздражают, как и упорство этого мужчины там, где совсем никому не нужно. Какое-то бесовство подначивает меня шёпотом с левого плеча. — Такие горячие поцелуи... и такое холодное сердце... — Техника дыхания на счёт, чтобы унять тревогу. Попытка показать расслабленность, которой и не пахло в напряжённом теле. Стена снова прилипает к спине, удерживая тело на ногах каким-то чудом, за что ей великодушное спасибо. Последнее, о чем я думаю, так это о том, чтобы закрыть свой рот. Как и вчера, история магическим образом повторяется, и вот где стоило признаться, что обычно я в самом деле так себя не веду. Мне хочется вывести его на эмоции. Время включает обратный отсчёт.
— Ты женат? - Весьма неожиданный вопрос приходит на ум и не задерживается там вовсе. Я разжимаю кисть, что неприятно щиплет от онемения, и разрезаю несколько сантиметров между нами напополам. Мои пальцы находят его, цепляясь за безымянный палец. Кольца нет, как не было заметной светлой полоски на коже вчера. Он не похож на того, кто стал бы скрывать свой статус. — Твоя девчонка не даёт тебе в задницу? — Как не похож на открытого гея. Незнакомые мальчики скорее хобби, чем основное занятие. Так, кто же он?

Я поворачиваю голову, встречаясь с его удивлённым взглядом, чуть дёрнув уголками губ в ответ на ледяную стену охуения, сверкнувшую в чужих зрачках. Влажные пальцы россыпью касаний проходятся вдоль запястья. Цепляются за кромку светлой ткани, чуть дёргая на себя. — Меня зовут Лайт. — Экран  телефона тускнеет, прижатый к щеке, а на той стороне трубки слышится чей-то обрывистый голос. Он спрашивает, чем помочь, но спасаться поздно, разве Ирвин ещё не понял? — Лайт Хэвен. — Я киваю на трубку, призывая ответить как можно скорей. Не отвлекаться на мелочи. А потом подаюсь вперёд, оставляя короткий поцелуй под скулой. Через мгновение там будет мой язык, так что лучше ему поторопиться, другого шанса пообщаться так близко у нас может и не быть. По крайней мере, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы опять сбежать от него за три девять земель, как только перестану быть единственным светом в тёмной кабинке. Так стоит ли торопить лифтёра?

Я перестал понимать, что происходит. Момент хитрой лисицей ускользает из рук, забирая с собой остатки самообладания. Знакомое чувство. Вчера я уже всласть наигрался с ним, жонглируя острыми эмоциями по кругу. Обычно этого было достаточно, но обычно я и не встречал своих незнакомцев дважды. Чикаго такой огромный, и я старался выбрать незнакомое место, если планировал оградить себя от опасности быть узнанным собственным соседом на районе. Занятное совпадение. Не менее занятым было напряженное лицо Ирвина. На нём как на дорогой картине смешалась палитра сочных масляных красок, рождая собой эстетическое совершенство. Он красивый. Нет, идеальный, даже после разгульного вечера, что оттенил реальность на невыспавшемся лице. Острые скулы, ровный нос и эти отвратительно красивые лисьи глаза. Я смотрел в них с упоением под пеленой алкогольной дымки. Теперь я был трезв, но всё равно не мог оторвать внимательного взгляда, что без стыда кисточкой гулял по контурам тут и там.

Дышать тяжело. То ли от волнения, то ли от удовольствия, что бесстыдно хлынуло к телу вместе с излишне резким жестом. Его доминация не ощущалась чем-то противоестественным. Чем-то, от чего хотелось избавиться (даже спастись), как бывало обычно, когда очередной кавалер настойчиво заходил за черту. Когда Ирвин переступал стоп-линию, я делал полшага назад, чтобы новую начертить. Вчера я переделывал чертёж столько раз, что закончилась белая краска, и мне пришлось бежать без оглядки. Сегодня мне в спину упирается стена, и привычные методы не работают. Я успокаиваю себя ограниченностью времени, что дала нам вселенная на это занятное развлечение. Чем руководствуется Ирвин мне узнать не дано, но в его глазах я вижу знакомые огни неподдельного азарта, что, конечно, не могло не поднять мою самооценку. И не только её. Блять.

— Меняет, — Шёпот больше не может подняться в минор. Мне так хочется податься вперёд и разрезать сантиметры между губами. Пройтись резцами по его нижней, оставляя вмятины и белые полосы. Страх мешается с интересом, образуя горючую смесь. Подожги — и всё вокруг запляшет языками пламени, освещая тёмное замкнутое пространство. Есть между нами что-то занятное, что-то, что не давало мне покоя до самого рассвета, и что заставило вернуться мыслями к Ирвину даже в момент, когда оргазм лаконично окончил моё рандеву в душевой кабинке. — Ведь выходит, ты не в курсе, как пользоваться резинкой, — Такой себе вариант секса на одну ночь. Я усмехаюсь так, будто знаю, о чём говорю. Я веду себя так, будто хочу, чтобы он доказал обратное. Блять. Что-то подсказывает, что я пожалею об этом, а может мне просто хочется думать, что Ирвин не из тех, кто легко отпускает добычу. Есть в этом доля мазохизма. Часть потаённых заковырок больного подсознания, что одновременно стремилось к тому, чего боялось больше всего. И если бы не лифт, если бы не чертов лифт, я бы ни за что не рискнул заходить ни за одну черту, и это пугает. — Без неё тебе моей задницы не видать.

Что это, Лайт? Если не крючок с наживкой. Что будет, если Ирвин добровольно проглотит его, считав твои ужимки за обещания? Не думаешь об этом, потому что мозги плавятся. Отъезжают куда-то за пределы железного каркаса. Он жалобно скрипит под весом двух тел, так скулят рессоры твоих жёстких рамок. Ещё чуть-чуть и начнут лопаться по спайкам, ещё чуть-чуть и ты сам себя проклянёшь за каждое взбалмошное слово. Вне всяких сомнений, ты выглядишь для него как тот, кто даёт. И это рождает резонный вопрос, почему же ты не дал ему вчера? Шестерёнки в чужой голове крутятся так быстро, что не поспеть. Не угадать и единой мысли в тёмных глазах. Ловишь себя на том, что ещё никогда прежде не западал на азиатов. Ты, конечно, тот ещё пиздабол, но никогда не сосался с теми, кто не нравился. Ты тщательно выбирал, угождая собственным вкусам, но ещё никогда попадание не было таким точным. Не оправдывало себя настолько, чтобы захотелось что-нибудь повторить. Например, его руки на заднице или твои на его напряжённом от возбуждения члене. Интересно, он ведь уже встал? Твой да.

Твой да. Неприятно упёрся головкой в полоску замка на узких брюках. С каждым шумным выдохом делался твёрже, нарушая логику всяких концепций. Когда двери лифта откроются, у вас двоих будут большие проблемы. Остаётся надеяться, что туалет на этаже находится недалеко от входа, едва ли куратор оценит такую радость от первого рабочего дня. А вот Ирвин бы оценил. Жаль, что дистанцию держит, но эта дистанция — твоё же спасение. Послушно откидываешься затылком назад, приподнимая подбородок, пока его пальцы гуляют по подбородку. За ними следуют мириады мелких мурашек, и эта рубашка такая жаркая, буквально плавится на раскалённом теле. Остыть без лифтёра не получится. А ты не из тех, кто упускает момент, если он стоит того. Глядя в глаза Ирвина, понимаешь — стоит. Здесь главное в чёрную душу свою не заглядывать. — Так что там про поцелуи? — Тише. Ещё тише, как на приёме у лора. — Бесплатно, но есть лимит на сутки? — Иначе почему он всё ещё не выставил их на стойку дегустации. Он перекрыл тебе доступ к губам, но не занял руки. Они тянутся к пряжке на ремне, ощупывая контуры в полумраке. Тебе снова не даёт покоя его член, как и вчера. Даже хуже, через полотно похмелья и предрабочего нервоза всё кажется особенно острым. У тебя такое всегда, так и тянет получить рязрядку перед важными мероприятиями. А первый рабочий день он такой, волнительный. — Какие условия для беспроцентного периода? — Облизываешь пересохшие губы и понимаешь, он прав. Если бы не эти жёсткий пальцы, твой язык снова бы оказался у него во рту. Быстрее, чем ты сподобишься выяснить, какой этаж стоит обходить стороной.

Ты демон, проникший тайком под самую кожу. Я понял это с самого начала, потому и спешил, игнорируя рамки приличий, когда так неприлично оказался на твоих коленях ещё до того, как очертил границы. Но будь они на месте, скажи, ты смог бы остановиться? Не можешь и сейчас, когда так властно окутываешь своим присутствием мою замершую во времени фигуру. Всё так просто. До истомы, до щекочущего ощущения под ложечкой, что неприятно обнажает ненужную правду. Она ядом сочится по твоим губам, ласково облизывает притупленный слух, потому что за звуком твоего сбитого дыхания я не слышу ничего вообще. Даже взбрыкнувшего сердечного ритма, что сбивался с лада, рождая волны приятного, нужного, такого понятного — адреналина.

Мне уже хочется сдаться, как и вчера, но за своей отстранённостью я скрываю свою маленькую ложь. Оберегаю её как ребёнка, пряча за пазухой, чтобы согреть. Подпитать остатками здравомыслия, что ещё было живо одними лишь обстоятельствами. В них слишком тесно, как и в твоих брюках, что натягиваются так быстро, как быстро ты осекаешься, прикладываясь тёплыми пальцами к шее. Играть мне нравится больше, чем жить по выкройкам, но плата за это так высока. Я не готов отдать полную цену, потому торгуюсь, приоткрывая пересохшие губы, но при этом не делая ничего. Ничего вообще, что могло бы стать электронной подписью на засекреченном документе, и что-то подсказывает, что рамки и правила — это твоё. Понятное, нужное, тогда почему же — скажи? — тебе так неймётся нарушить их прямо сейчас, когда прижимается слишком тесно, мечтая вернуться в прошедшие сутки.

Ай. Лифт трогается с места так внезапно, как мой помутнившийся взор мгновенно слепнет от лампочек вокруг. В тебе же нет ничего святого, ведь ты не молишься за крепость нервной системы того охранника, что лицезреет весьма занимательную картину. Мне остается только дышать, закладывая ладони за спину, послушным зверем смотреть на то, как открывается очередной капкан. Мой нелюбимый момент — прощание — но двигаться по замкнутому кругу теперь гораздо комфортней, чем тонуть, позорно цепляясь за спасательный круг посреди бескрайнего океана. Ты не узнаешь, а я не скажу, какие секреты таятся на дне моих потухших глаз. Они блестят, и масляными разводами отливает бензиновая плёнка, что давно покрыла липкой субстанцией каждый орган. Должна была защищать, но только травит, вынуждая барахтаться на поверхности в ожидании не скорого конца.

Моя остановка. Двери лифта призывно распахиваются, впуская такой необходимый сейчас кислород. Полагаю, что джентльмен в тебе ещё не погиб смертью храбрых, раз не спасовал перед легкомысленной добычей, так что первым отрываюсь от нагретого места, ощущая как полыхающее зарево всё еще лижет вспотевшие ладони. Ты демон, проникший тайком под самую кожу. И единственный способ спастись — спрятаться за стенами реальности, остужающей разум и плоть своей навязчивой безысходностью. Координатор, должно быть, уже вызванивает меня, но тщетно — сеть лагает и не ловит малейший сигнал. Я суетливо вынимаю мобильник из заднего кармана, чтобы хоть как-то вернуть свой мирок на орбиту. С неудовольствием замечаю, оглядываясь через плечо, что ты следуешь за мной по вынужденной траектории, а у меня как раз ещё нет пропуска в эту большую стеклянную дверь.

Ты понимаешь это быстрее, чем мои влажные (всё ещё) губы размыкаются, чтобы сделать вдох. Призывно пикает датчик, и зелёная лампочка оповещает о том, что свобода ближе, чем кажется. Не дожидаясь твоей галантности, я открываю рывком на себя, неловко улыбаясь секьюрити на ресепшне. Он салютуют тебе с охотой, окидывая меня подозрительным взглядом и мне приходится сообщить своё имя прежде, чем окончательно потерять из вида твою удаляющуюся по коридору фигуру. Ближайшие полчаса я буду выглядеть с дуба рухнувшим идиотом. Собью какую-то девушку с письмами. Она же спасёт меня от гнева пыхтящей кофемашины. А кто спасёт меня от тебя? Когда ненароком пересечемся уже на утро, не в лифте так в твоём кабинете, где застигнешь меня врасплох за отладкой нового ПО. Обновление криво село. Возле меня порхает секретарь, сообщая, что создала заявку на починку принтера. Предлагает кофе и леденцы. Признаться, я уже порядком устал отмахиваться от неё как от назойливой мухи, и к несчастью умею читать, чтобы удивляться тому, как ты картинно появляешься в дверном проёме, заставляя её замолчать одним лишь взглядом. Есть в этом что-то занятное, знаешь? Как и в тебе.